Замысел понятен и напоминает советский анекдот о космическом полете представителя азиатской соцстраны. Он возвращается, а у него все руки синие. «От перегрузок?» – уважительно спрашивают журналисты. – «Да нет, это меня советские друзья били по рукам, чтобы ничего не трогал».

Ну вот, ему, видимо, сказали, чтобы он ничего не трогал. Но что-то ведь он трогать обязан, хоть как-то обозначая себя на посту. В результате происходят чисто символические – и при этом весьма символичные – акции: например, он переводит стрелки. Ему кажется, вероятно, что таким образом можно сдвинуть время. А тем, кто его склоняет к подобным действиям, кажется, что это очень забавно.

И посещение вокзала с инспекцией, и установка рамок на всех московских вокзалах, будто нет десятка других способов проникнуть туда, – это тоже забавно, хотя и на наши деньги. И публичный разнос Якунина, который ни сном ни духом не причастен к ослаблению бдительности на Киевском вокзале, тоже, в конце концов, безобидная мера, хотя Якунина и называют одним из немногих действительно эффективных руководителей (с одной стороны) и самостоятельным политиком не без тоталитарности (с другой). Да мало ли у нас тут было забавных заявлений и странных мер со стороны первого лица – последним в этом ряду оказалось обещание перекрыть доступ в школы тем, кто осужден за разжигание межнациональной розни. У нас таких осужденных едва ли наберется двое, и предположить, что все они рвутся преподавать в школе, не может и самый изобретательный фантаст. Ему не так долго осталось мучиться, выдумывая инфоповоды, но в оставшийся год вполне можно торжественно запретить выбрасывать с этажей выше третьего мебель конкретных производителей, предписать разбивать яйца исключительно с тупого конца и объявить государственным преступлением расчесывание родинок, которое может привести бог знает к чему.

Всё это, повторяю, невинно и даже мило, поскольку к началу последней (не сомневаюсь) четверти своего правления этот правитель все отчетливей напоминает уже не Алексея Михайловича, а Федора Иоанновича, с явной эволюцией в сторону Петра III; трудно измыслить лучший фон для триумфального возвращения главного правителя, он же национальный лидер. Боюсь только, что авторы конструкции не учли одного: создавая упомянутый фон, комический президент одновременно дезавуирует власть. Собственную. Как таковую. Нельзя безнаказанно сажать на престол в традиционно монархической стране абсолютную марионетку, производящую вдобавок смешные и абсурдные телодвижения; назначенный, договорный, случайный – он все-таки царь. Рим кончился, когда среди трагических и масштабных цезарей-злодеев вроде Нерона, Калигулы или Тиберия стали попадаться анекдотические фигуры вроде Отона или Гальбы. Я отлично понимаю, что у нацлидера не было выхода – назначиться на третий срок было неконституционно, а поставить вместо себя хоть сколько-нибудь значительную личность кажется нашим стабилизаторам непозволительным риском. Был избран компромиссный вариант – четыре никаких года с никаким вождем. Но неучтенным осталось то, что подобный вождь компрометирует не только себя. Он делает смешным само понятие трона, а это непозволительно. Он доказывает, как в другом анекдоте, что Россией можно не управлять вовсе. Он подрывает самые основы президентской власти в России – ибо, как показывает наш исторический опыт, народ наш ценит не вектор, а масштаб. Масштабный злодей ему любезней добродетельного ничтожества. 
Не скажу, что я в восторге от вертикалей и сильных личностей на троне. Меня бы устроила просто личность, избранная естественным и демократическим путем. Но если такой нет – то есть ее просто не подпустили к выборам, – давайте по крайней мере не позорить страну. Потому что на этом троне, который сегодня только смешон, не усидеть уже никому.

Поймите меня правильно. Я хочу, чтобы право смеяться над президентом было у каждого – это наше естественное право. Но еще больше я хочу, чтобы он не давал поводов для такого смеха. И это его естественная обязанность.

(«Собеседник», № 6, 2011 г.)