ОБЫВАТЕЛЬ - страж здравого смысла

Леонид ЛЕРНЕР

МИНУТА НА РАЗМЫШЛЕНИЕ,

ИЛИ

ЗАГАДКИ ИГРЫ

«ЧТО? ГДЕ? КОГДА?»

Фантом из четырех букв

«Предмет нашего разговора сегодня – Игра, игра, как некий своеобразный феномен. Игра, которой были бы увлечены ее создатели и участники и которая доставила бы им не только огромную пользу, но истинное наслаждение. Игра! Стоит только произнести это слово, как тотчас нас буквально захлестывает шквал ассоциаций, образов, видений…».

Так писал в своей книге «Феномен игры» Владимир Ворошилов, автор и создатель знаменитой телевизионной передачи «Что? Где? Когда?».

Почему я решил рассказать об этой передаче? Потому что она объединила миллионы людей. Потому что я сам, своими глазами наблюдал, как вечера, когда телеклуб «Что? Где? Когда?» выходил в эфир, становились семейными праздниками. А, может, еще и потому, что игра Ворошилова, блеснувшая, как луч надежды в мрачные годы «застоя», молодым как бы высветила будущее, а пожилых вернула в детство и юность.

Я вспоминаю, как во время войны мы, мальчишки, заброшенные войной в детский дом, шли в рваных телогрейках из заледенелой детдомовской столовой, играя на «зубариках». Мы выстукивали на зубах любой мотив, и эта отчаянная игра, рожденная постоянным чувством голода, давала возможность хоть на время забыться. В том жутковатом детской доме совсем не было традиционных игр – ни шашек, ни домино, ни футбольного мяча… И как бы чувствуя, что спасение наше только в играх, мы на каждом шагу придумывали их сами.

Американский психолог Эрик Берн относит полное отсутствие игры в жизни человека к области сенсорного голода и сравнивает по убийственности результатов с голодной смертью: «Дефицит игры ведет к биологическому вырождению». Эта серьезнейшая социальная опасность подстерегает в первую очередь взрослых. И не случайно именно дети, управляемые инстинктом Игры, как правило, сохраняют до определенного возраста подлинный азарт и здоровый вкус к жизни.

Детство моего поколения… Оно было буквально пронизано множеством очень простых, но совершенно удивительных игр. Парадные и лестницы дома, в котором я жил после войны, гудели восторженными криками ребят, играющих в «жмурки»; в битком набитых детьми дворах царили «чижик» и «штандер», «расшибец» и «пристеночка». И без конца бил окна коммуналок стертый до самой камеры футбольный мяч.

Много лет спустя я, журналист, приехал на участок строительства газопровода «Дружба» в украинский городок Бар. У кого-то из строителей-немцев был день рождения, и они пригласили к себе советских коллег. Глядя на то, как немцы водят хороводы, без конца хлопают в ладоши, поют, самозабвенно размахивая руками и хохочут буквально до слез, один из наших рабочих шепнул мне на ухо: «Вот дурачки! Взрослые люди, а ведут себя как дети!». А я подумал: отдыхают, как дети; работают, как настоящие мужчины.

«Мы играем в нипочем, не в деньги. Играем в горелки, в гулючки, в отгадышки, в шашки, в свинки, в свайку, в мяча, в шара, в зернь, в кости, в бабки…». Это из «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля. И дальше: «Только тем не играют, отчего умирают». Отсутствие игры поставлено рядом со смертью. Не удивительно ли: эта русская пословица, в сущности, о том же, о чем на языке современной науки пишет американский исследователь Эрик Берн.

«Столько различных по своей природе, а иногда и просто противоречивых чувств, явлений, и все это - игра! Однако, что же главное, коренное, кроется в этом фантоме из четырех букв?». На вопрос, заданный Владимиром Ворошиловым, пожалуй, никто не даст исчерпывающего ответа. Ибо сама игра неисчерпаема.

Вспомним пушкинского Германна: он ставил на карту все – и проиграл.

Владимир Ворошилов, приступая к своей телевизионной игре, тоже поставил на карту все, что имел и умел. Но, в отличие от Германна, выиграл, потому что придумал игру радостную и для всех. Причем, вот парадокс! – именно в те годы, когда «застой», как тяжелая болезнь, поразившая наше общество, казалось, не оставлял для этого никаких возможностей.

И вот – Игра!

Включаем телевизор, и к нам несутся звуки завораживающей мелодии. А на экране крупным планом хохлится огромная сова, подмигивают десятки волшебных фонарей, в таинственном чреве зала мелькают какие-то тени, доносятся чьи-то нетерпеливые возгласы. А взор уже устремлен к круглому столу, за которым вот-вот соберутся «знатоки». И в наставшей внезапно тишине торжественно звучит знакомый голос: «Здравствуйте, уважаемые телезрители!»

Эта суперинтеллектуальнвая игра началась тридцать пять лет назад. И - поразительно, но факт – продолжается и сегодня! С тех пор я, кажется, не пропустил ни одной битвы «знатоков» с телезрителями. Но однажды… Мне вдруг страшно захотелось войти за кулисы этой игры, заглянуть в ее «кухню», своими глазами увидеть, как варится эта фантастическая передача. В то время я был репортером и мог, придя на игру к Ворошилову, написать репортаж. Однако на сей раз понял, что мне этого мало. Хотелось пожить в этой передаче, узнать все ее тайны: как она возникла; как и откуда являются «знатоки»; и кто эти телезрители, что решаются на схватку с такими интеллектуалами?.. А, быть может, и самому поиграть!

Я сел и написал заявку на книгу, назвав ее очень просто: «Минута на размышление, или Загадка телеигры «Что? Где? Когда?».

В издательстве «Искусство», где существовал отдел, ведавший телевидением, прочтя мою заявку, усомнились: согласится ли Ворошилов? Я поехал в Ворошилову. Владимир Яковлевич прочел заявку, затем отложил ее в сторону и вгляделся в меня.

- Мне нравится, - наконец, сказал он. И вдруг предложил: - А не хотите ли к нам директором?

Слегка опешив, я напомнил ему, что перед ним журналист, а не администратор.

- Из вас получился бы хороший директор, - задумчиво возразил он. – Ладно. Не хотите – пишите книгу.

Так я вошел в святая святых, туда, где вершились таинства, волновавшие каждого, имевшего телевизор. Так в моей книге появились главы: «Чего не видит зритель»; «Как это делается?»; «Кто вы – «знатоки»?»; «Телезрители - кто вы?». Так я узнал людей, способных ответить за одну минуту на любой, самый каверзный вопрос. В это трудно было поверить. И, помнится, многие телезрители, поражаясь мгновенным ответам «знатоков», подозревали, что их просто обманывают. «Не может быть!» – волновались даже завзятые энциклопедисты. Да ведь и я, лишь оказавшись в самой Игре, снял свои подозрения. А потом отправился к другим загадочным людям – телезрителям, побеждавшим своими фантастическими вопросами самих «знатоков».

И только один человек, заваривший всю эту Игру, так и остался для меня главной загадкой.

Этот таинственный Ворошилов

Он всегда оставался где-то за кадром. Тем таинственней и загадочней звучал этот глубокий голос – голос самого страстного игрока из всех, кто участвовал в передачах клуба «Что? Где? Когда?». Журналисты назвали его «Инкогнито из Останкино».

Я зашел к нему в квартиру – и уперся глазами в записку, пришпиленную к стене: «Музыкальная пауза. Кто и почему?». Записка на другой стене вопрошала: «Кто пройдет с подносом?». И все кругом пестрело такими записками, расписанными японскими фломастерами. И все – только о передаче. Единственная из другой оперы висела над кухонным столом: на ней череп, кости и слова: «Не жри!».

Придя к Ворошилову, я понял то, что, видимо, сразу уясняли для себя участники клуба «знатоков»: этот человек существует постольку, поскольку делает свою передачу.

- Я думаю, настоящая Игра – это нечто мистическое, - рассуждал он. – Человечество создало сотни образов игр. Что за всем этим стоит – я не знаю. Но телевидение, которое стоит ближе всего к самой жизни, не могло не использовать фантомы, блуждающие в головах людей. Я не хотел придумывать совершенно новую игру, а потому взял за основу всем известный образ – рулетку. Людям всегда хочется попасть в то место, где можно пообщаться - с Богом или с чертом. Я ведь тоже игрок. Для меня высшее удовольствие – сделать крупную ставку. Образ рулетки витает над ЧКГ. Да ведь все и началось с этого. Как-то зашел в Дом игрушки купить подарок человеку трех лет от роду. Увидел волчок с прыгающей лошадкой и купил… сразу два. Второй – себе!

…Владимир Ворошилов пришел на телевидение в конце шестидесятых. То было время, когда хрущевская «оттепель» осталась позади, а «застой» только начинался. Художник по профессии, Ворошилов уже успел завоевать известность в театральных кругах: на сценах Москвы и Ленинграда шли спектакли в его оформлении. А в «Современнике» Олег Ефремов предложил ему режиссерский дебют: вместе с Галиной Волчек Ворошилов ставил «Двое на качелях». Но еще до выпуска спектакля вдруг повернул совсем в другую сторону.

Была весна. И вдруг – позвонили с телевидения, предложив придумать и снять по своему вкусу любую передачу. Согласился. Пришел на телестудию месяца на три, а остался на всю жизнь.

Первую свою телеигру он назвал «Аукцион». Стоя на сцене, Ворошилов «торговался» с залом, только в качестве платы требовались не деньги, а интеллект.

- На первом «Аукционе» мы торговали чаем, знакомили телезрителя через своих «покупателей» с разными сортами чая, их спецификой, способами заварки… О каждом сорте игроки создавали чуть ли не поэмы. И продажи чая в Москве увеличились вдвое! Но важнейшим эффектом этой игры я считаю не рекламу товаров. Все эти годы, начиная с «Аукциона», я стараюсь привить людям вкус к самостоятельному мышлению - то что у нас десятилетиями искореняли. Нас приучали оставаться в рамках железных схем, потому что в советской жизни, на всех ее этапах, было слишком мало игры.

Пять «Аукционов» - чайный, рыбный, книжный, страховых агентств, телевизионный - прошли с огромным успехом. И впервые в СССР показали, что значит настоящая реклама.

- А фирмы платили вам за рекламу?

- В то время в голову никому не приходило, что за рекламу надо платить.

Разгром «Аукциона» начался с «легкой» руки главного советского идеолога Михаила Суслова. Как-то он присутствовал на соревнованиях фигуристов, где «Союзторгреклама» вручила победителям слишком ценный с его точки зрения приз – телевизор. Тут Суслов и узнал, что «Союзторгреклама» действует в содружестве с телевизионным «Аукционом», участники которого тоже получали ценные подарки. «Что это за передача? – возмутился он. – Кто ее придумал? Нашим людям реклама вообще не нужна!».

На том и закончилась история «Аукциона».

Но уже через год на телеэкране появилась придуманная им новая игра - «А ну-ка, парни!». Многие тогда решили, что Ворошилов с испугу ударился в ура-патриотизм.

- «А ну-ка, парни!» действительно был для вас компромисс?

- Мне как бы предлагали исправиться. Но я не сумел. В своей новой игре увлекся жестким мужским началом. Тем, что десять лет спустя вылилось в движение рокеров. Помню, как все удивлялись: «Ну что ты так упорно тянешь в эту передачу мотоциклы?». А я чувствовал, что если уберу мотоциклы, то игры, какой я ее задумал, просто не будет. Ведь рокеры – социальный феномен, а их мотоциклы, весь этот рев и треск – знаки времени. В передаче шло единоборство, происходили даже своего рода дуэли. И вскоре на одной из телевизионных летучек я услышал: «Не забывайте, что это советские парни. А как они себя ведут? Рев моторов, пальба, борьба – сплошной боевик! Пусть они у вас думают». От меня стали требовать, чтобы в программу, идущую на одном дыхании, я ввел конкурсы на эрудицию. Но я понимал, что тогда мне придется самому убить своих «парней». Нет уж, пусть их убивают без меня. И убили – закрыли передачу.

- А дальше?

- А дальше – «Что? Где? Когда?»

- Что вы считаете главной находкой в этой вашей телеигре?

- Минуту обсуждения. Казалось бы, простая вещь – и в то же время загадка: как удается мгновенно решить общую задачу команде из шести интеллектов? Здесь, за игровым столом, вдруг проявляется какой-то общий разум – как в «Солярисе».

- Вы едины в пяти лицах: сценарист, режиссер, организатор, ведущий и телезритель. И я наблюдал ваши «капканы» и «ловушки» - своего рода провокации.

- Я режиссер-мистик. Для меня увлекательно то, что абсолютно неожиданно. Допустим, есть секунда, даже доля секунды, когда я чувствую: вот сейчас могу сказать то, что раньше никогда еще не говорил. А за этим, конечно же, и в самой передаче последует что-то, чего я и предположить не мог. Правда, было всего несколько случаев, когда на меня вдруг находило истинное прозрение, и я действовал просто по наитию. И просто забывал о том, что идет игра, что на нас смотрят миллионы людей – терял ощущение места действия. Но при этом продолжал вести передачу! И вдруг – возвращение на землю. И я вижу, что веду, не глядя на экран, и наушники лежат на столе.

- Когда я смотрю «Что? Где? Когда?», тоже ощущаю нечто мистическое.

- И это в самом деле так! Однажды, находясь в компании экстрасенса, математика и гипнотизера, я нарисовал им мизанценировку своей передачи. И вдруг кто-то сказал: «Послушайте, да ведь это же классические концентрические круги! Вся наша Вселенная построена на этих кругах…». Остальные присмотрелись и ахнули. А схемы была такая. В середине – как бы взрыв, от которого расходятся волны. Это первый круг – волчок, датчик случайных чисел. Его стрелка указывает на круг писем, лежащих на столе. В них послания от неизвестных нам людей, таинственные послания, поскольку они еще не прочитаны и не разгаданы. А люди, приславшие свои вопросы, где-то сидят и ждут. Порой мне даже кажется, что я вижу, как их тени витают над игровым столом… Следующий круг – «знатоки», что сидят за столом, и отвечают на откуда-то пришедшие к ним вопросы. Не правда ли, похоже на спиритический сеанс?

- Но ведь «знатоки» видят авторов вопросов на мониторе?

- Все равно, впечатление такое, будто они «вызывают духов» и «говорят» с ними. Неподалеку от «знатоков», за штрафной линией, стоит стена наших гостей, наблюдающих этот «сеанс». Они образуют абсолютно замкнутый четвертый круг. И, наконец, пятый – телезрители, которые во всех концах страны следят за игрой, сидя у своих телевизоров.

Ворошилов немного помолчал и закончил:

- Теперь вы знаете нашу тайну.

Моя книга вышла в 1992 году. Спустя восемь лет Владимира Ворошилова не стало. А передача по-прежнему идет. Но это уже другая история. История следующей книги, которую я начинаю писать.

ВОРОШИЛОВ БЕЗ МАСКИ

Стать телевизионщиком его заставила мама

- Не волнуйтесь, - успокаивали меня в офисе телекомпании "Игра", наливая в чашечку бодрящий кофе. Он совсем не страшный.

- А я действительно волновалась: человек-легенда, говорят - диктатор, тиран, гений, от одной только "экранной" суровости Ворошилова уже становится не по себе... На интервью я приехала минут за десять до назначенного срока. В офисе, похожем на маленький уютный муравейник, кипела жизнь: кто-то куда-то звонил, что-то обсуждалось, утверждалось. И вдруг он, Владимир Яковлевич. Так в тихую гавань врывается ураган, все закружилось, завертелось, и меня тоже подхватило. Я невольно вжалась в кресло. Услышала слова референта Ворошилова Анны Кущ: "Не бойся, все будет хорошо".

- Я к вашим услугам, - обратился ко мне генеральный директор телекомпании "Игра", создатель и ведущий популярной программы "Что? Где? Когда? " Владимир Ворошилов, присаживаясь в кресле напротив. Вопреки ожиданиям вместо грозного выражения лица я встретила приветливый взгляд, а шикарный мужественный голос источал энергию доброты и тепла. Видимо, мое изумление не скрылось от проницательных глаз шефа.

- Вот если бы мы вместе работали, - сказал он, - я был бы совершенно другим. Работа - единственное в мире, как я говорю, что не может тебя предать или продать. Но стоит чуть-чуть схитрить, и работа - та же женщина - не потерпит предательства, сразу тебя уничтожит.

- Значит, не надо вас бояться?

- Бояться? Вы же сейчас работаете, и я честно отношусь к вашему труду, стараюсь сказать то, что думаю. На этом поле мы друзья. Но если после нашей с вами работы появится, предположим, банальная статья, где будут мысли стертые, не будет личности, - вы станете моим врагом. Это же понятно?

- А как же? Кстати, вы, наверное, не случайно выбрали для нынешней серии игр "Что? Где? Когда? " музыку из кинофильма Феллини "Восемь с половиной"? Феллини - гений, вот и про вас я слышала...

- Вот это не надо! Я каждый раз теряюсь и болею, когда наступает новая серия. Первую программу веду в полуобморочном состоянии, мне кажется, что я ничего не умею, ничего не знаю и что провал неизбежен. У меня все разлетается, я готов удрать со съемочной площадки. Физически. Последний раз меня просто "откачивали", мы просидели всю ночь вот в этом самом кабинете. А назавтра была следующая программа, а мне уже не двадцать лет. Но с другой стороны, как сказал Чаплин: "Что нужно для гения? Чтобы точно был уверен, что на самом деле он - гений". И больше ничего. Конечно, втайне не покидает чувство, что у тебя есть то, чего нет у других. Какое-то чувство собственного достоинства. - А как возникла идея с масками? Как откровение, случайно, как?

- Меня поразил последний фильм Кубрика "Широко закрытые глаза" (какое замечательно парадоксальное название!), там большой кусок посвящен людям в масках. Поразило, какое другое значение появляется в человеке, что-то мистическое, когда он "не свой", когда его нельзя узнать сразу. И мне захотелось надеть на знатоков маски, посмотреть, как они будут "жить" при этом.

- По-моему, однажды на Новый год, вы тогда еще вели передачи с улицы Герцена, у вас тоже был маскарад, карнавальные костюмы, телезрители в масках задавали вопросы.

- Да, я там танцевал в каком-то берете с Вишняковой, помню. Наверное, перекинулся мостик между современным фильмом Кубрика и старым "Что? Где? Когда?".

- Так давно ли озарила эта затея с переменой "лиц"?

- За полтора месяца до начала последней серии.
- К тому времени уже был заключен договор с НТВ?

- По-моему, формально нет.

- То есть, иными словами, планы строились, а вы даже не знали, появитесь в эфире или не появитесь?

- Именно. Была идея, не было уверенности, что ее примут, такая она рискованная. До сих пор не понимаю, прав я или нет, удачная или неудачная эта серия с масками, но она - живая!

- Владимир Яковлевич, ваш телевизионный опыт исчисляется тридцатипятилетием. А о чем был самый первый сюжет?

- Это был цикл документальных фильмов "Письма войны". Еще свежи были воспоминания, ощущения. Я видел войну. Мне было десять, когда она началась. Я был в Киеве, в оккупации. Вообще я помню себя в два-три года, вспоминаются отдельные картинки как бы из чужой жизни. Помню запах медуницы - это запах моего детства. Помню, как стою в цветах - я маленький, а цветы большие. Рядом дом. Помню, на соцветие опускается жужжащий шмель... И такие детали-картинки по всей жизни. Жизнь-то у меня уже долгая. Такое впечатление, что я прожил несколько совершенно разных жизней. Правда, есть ученые, которые говорят, что каждые семь лет человек рождается заново.

- И после 49 лет готов вступить в бессмертие...

- Да? Помню, как меня чуть не задавили на похоронах Иосифа Виссарионовича. А еще помню запах лошадей, брички в Симферополе, где я родился, помню каштаны, как лопаются их плоды и падают. Вот такие совершенно отдельные кусочки, осколки, как я говорю, падалица. Когда меня в последний раз уволят с телевидения и я начну писать свои мемуары, то назову их "Падалица". Постараюсь поднять то, что упало...

- Извиняюсь за неожиданный вопрос, может быть, неуместный для такого взрослого человека: что в вашей жизни - мама?

- А я как раз только от нее. Мама живет неподалеку. Ей довольно много лет, она болеет, все время с таблетками.

- А сколько ей?

- Скоро будет девяносто... И мама для меня все. Это очень тяжело видеть, как родной человек изменяется невольно. Дай Бог ей здоровья.

- Мама принимала участие в вашей телевизионной жизни?

- Да. Она все время толкала меня на работу. И последняя серия, можно сказать, посвящена ей. Я себя плохо чувствовал, у меня были сомнения, но она буквально заставила, вынудила меня работать. И я ей очень благодарен, потому что работа - это жизнь.

Зифа АРХИНЧЕЕВА

"ВЕК", 2000 г.

13 декабря 2010 г.